Храм

В этом рассказе все правда, и написан он по реальным событиям моей жизни... И я иногда внимательно всматриваюсь в прошлое, чтобы лучше понять себя сегодня. Думаю, будет полезен всем, кто задумывается - Что останется после тебя, человек?

Храм   

 

Мамочке моей посвящается. Пока я лазила по куполам, она смотрела за нашими детьми и волновалась…

- Ты так и полезешь на Храм Божий в штанах?

- Да, батюшка,- я поймала на себе внимательный и строгий взгляд настоятеля монастыря,- простите, но так удобней...

Я стояла с ведром и кисточкой, в системе и штанах, потому как понятия не имела, как это все делать в юбке, с покрытой головой, там белела кепка, стояла как на экзамене, перед строгим взором настоятеля Покровского монастыря.

- А работать ты умеешь? И не боязно тебе?

-Думаю, справлюсь...

-Ладно, работай, а я посмотрю. Благословляю тебя на первый твой рабочий день на Храме,- как-то уже по-доброму сказал батюшка. Немного помолчал  и тихонько добавил:

- Куда это все мужики подевались, если уже девки на стены лезут?

Да куда подевались? Разъехались. Кто на крутые заработки, а кто в горы. Лето - надо все успеть. А на Храме много не заработаешь, и дело не в том, что мало платят, платят нормально, да еще и кормят и, вообще, относятся уважительно, как к члену большой общины, общины людей, у которых есть одно дело — реставрировать Храм. И ты стараешься сделать все максимально тщательно, максимально хорошо. Работа на Храме, это еще и работа внутри себя — сделать, не сделать, бросить, напрячься... Это какой-то внутренний путь через работу. И, поднимаясь первый раз по веревкам на стены Храма, я понятия не имела — куда меня этот путь приведет?

Батюшка сидел внизу на теплом каменном бортике и смотрел, как я крашу. Небесная голубая лазурь ложилась ровно, оживляя готовую грань, первую на всем Храме. Я старалась, а по спине текли ручейки вязкого пота, то ли от излишнего старания, то ли от жгучего летнего солнца.

-Тебе нравится этот цвет? - спросил батюшка, когда я таки добралась до земли.

-Да нравится, и я еще раз посмотрела на озеро голубой лазури в моем ведре.

- Да сюда смотри, на стены Храма, правда, хорош?

Я подняла глаза и увидела первую выкрашенную грань. Храм как будто привстал,  потянулся и поднял  одну руку в небо. Тяжесть и основательность куда-то подевались, появилась легкость.

-Хорошо, просто замечательно... Храм становится легким и свободным, просто летит...

-О, и ты это тоже видишь, ну вот и хорошо, ладно, работай... с любовью!

С легкой руки батюшки, так я и лазила по стенам, и скоро все привыкли, что среди альпинистов-реставраторов есть одна девушка.

Мне доставалась самая приятная работа — ведро краски, кисти, валик и выкрашивай неспешно стены самого старинного каменного  здания Харькова, стены Покровского монастыря в цвета лазури, обрамляя в белый.

А там, внизу под тобою, течет жизнь. И ты смотришь на кирпичную стену, которая закрывает монастырский дворик, и понимаешь, насколько она условна. Монахи такие же люди, как и мы. Я помню их озорные глаза, когда к ним попал новенький зеркальный фотоаппарат, и они делали фото всей братией, дурачась как дети. А еще удивляло их трудолюбие. Как бы рано мы не приходили, стараясь укрыться от летней жары, хоть 7, хоть в 6, у монахов уже наколочен раствор и сделано несколько метров стены, а ты же знаешь, что до этого были еще утренние молитвы, трапеза. Кстати о трапезе, кормили нас в обед всегда  отменно. И я всегда удивлялась, как из таких простых продуктов можно сделать такое разнообразие вкусных блюд?

Каждое утро у нас начиналось с дороги к Храму.

Дорога к Храму. Мне всегда казалось, что Храмы должны стоять на вершинах гор. Человек, поднимаясь ввысь, оставляет там внизу все суетное и не важное. И если у тебя там, внутри, есть вопрос, то он становится четче и честнее, пока ты идешь вверх, по дороге к Храму. А если внутри тебя есть благодарность, то она перерастает в большое теплое облако, облако, готовое обнять все на своем пути. И ты приходишь в Храм с открытым сердцем, и ты готов стоять и слушать, слушать …  тонкий мир.

Мы же приходим в Покровский монастырь с площади и попадаем на другую, уже монастырскую площадь, которая раньше была хозяйственным двором. И Храмы к нам стоят спинами, запрокинув головы-купола, как бы спрашивая : Зачем пришел?

А ты быстро протискиваешься в маленькую дверь Храма, попутно выключая телефон, но все еще думая, кто же может позвонить? Попадаешь во внутрь и вдруг спрашиваешь себя: За чем ты сюда пришел?  По привычке, с заднего двора. У тебя есть вопрос? Или ты полон благодарности?

И ты еще долго стоишь и смотришь на плавящийся желтый медовый воск свечей, на отблески на окладах икон, на тонкие нити, увешанные золотыми кольцами перед образом  Богородицы, на лики святых. Стоишь здесь, а мысленно еще идешь,  идешь к своим сокровенным вопросам, идешь снизу вверх к воротам Храма. Доходишь ли?

Замуровали... Построили кирпичную стену. А раньше так и было. Дорога поднималась круто вверх, к большим воротам. Люди шли к Храму, шли снизу вверх, и в каждом человеческом шаге была мудрость и думы о Вечном.

Я не часто заходила во внутрь. Моя дорога обычно пролегала через колокольню, где я смотрела в черные глаза колоколов и гладила их по еще холодным спинам. Потом несколько метров по старой медной крыше к веревкам. Вот ты и пришел... А поговорить о вечном? А поговорить, можно и со стен Храма с кисточкой в руках.

А потом выкатывало солнце, и нет возможности улизнуть от него. В полдень над куполами стоит марево, воздух дрожит и колышется и кажется, что медные купола испаряются, тихонько отрываются от земли и парят в небе... А ты  все стоишь на краю этой пустыни с ведерком и кисточкой и сам тихонько испаряешься. Говоришь сам себе : Надо, ты сможешь, - и делаешь шаг в эту знойную пустыню.

Ты знаешь, как обжигает руки кромка запеченной на солнце меди, когда ты делаешь еще шаг и переваливаешься через край купола, сползая на стену в поисках тени? Такой благодатной тени! Ты выливаешь на себя бутылку воды, но она испаряется за десять минут, уже не охлаждая тебя. И ты начинаешь смотреть на небо и просить — просить облако! Такое белое облако, в легких одеждах,  и чтобы оно прикрыло на пару минут солнце, и появилась тень, легкая, легкая тень. И ты в этой тени спешишь все быстро-быстро докрасить, а шершавые губы  уже давно хотят пить, и ты готов выпить даже собственную тень.

Кто ты  - человек? Мираж на краю дышащей пустыни? Что останется после тебя? Эти крыши, эти стены, выкрашенные в бирюзу?

У нас в бригаде работал Димка. Димка уехал в Крым, на скалы, и не вернулся — разбился на восхождении. Что останется после тебя человек? Димка был шибушной, и мог что-то перепутать. Димка перепутал краски и покрасил свою грань краской, которая была того же цвета, но менее крепкая и полагалась для низов. Ему все говорят: Облезет...

А я смотрю на эту грань на Храме, что делал Димка — Не облезла!

 Что останется после тебя, человек?

Только память живущих и бирюзовая грань, там под куполом Храма.

Так прошло лето, целое жаркое лето. Мужики работали тяжело. Вначале скалывали старую штукатурку до кирпича, а она была крепкая и с трудом поддавалась. Только по углам вода и ветер вытерли Храм до камня. Потом надо было сделать штукатурку заново, при этом не потерять все архитектурные тонкости- карнизы, рустики, колонны, и все линии  должны остаться ровными и четкими.

Внизу на лесах, до 8 метров, все делали сами монахи, а выше уже альпинисты...

Монахи были разные. Молодые и уже повидавшие жизнь мужики с бородами-лопатами. Трудолюбивые, угрюмые и веселые. Но меня всегда удивляли молодые. Как  они для себя выбрали монастырскую жизнь, когда жизнь так и бурлит вокруг? Ладно, эти серьезные бородатые мужики, уже многое повидавшие на своем веку, они сознательно выбрали свой путь. Но как это случается с молодыми? Может они с самого рождения знают свой пути, и нет колебаний. А может, совсем по-другому. Пути Господни неисповедимы. Монахи работали дружно и завзято. Младшие, совсем еще безбородые, помогали старшим, всем находилась работа. Один молодой монах Иоанн красил деревянные поручни балкона на втором этаже. Подошел старший, спросил: Почему работает без страховки? Иоанн забросил страховочный конец через старую деревянную балку, еще не покрашенную и прибитую к своду старыми гвоздями, и загрузил ее. Старые гвозди не выдержали, и молодой монах упал на землю. Упал с восьми метров на каменную тротуарную плитку. Казалось, сейчас встанет и побежит, а он не встал. Не встал больше никогда.

 Иоанна похоронили у стен монастыря, которой он реставрировал, а на тротуарной плитке появился маленький каменный крестик. И он для меня не напоминание о технике безопасности, он для меня немой вопрос того молодого парня: А что хорошего делаешь ты в своей жизни — ведь ты Живой?

Я прихожу иногда к тому месту, смотрю на крестик, на купола, на золоченые спины крестов и вспоминаю свой день, свой второй день рождения...

В тот день, 12 октября, за два дня до большого престольного праздника Покрова Пресвятой Богородицы работали долго. Стояла теплая, но дождливая осень. Целый день носились по небу дождевые тучи, прилетали, выливали на нас пару ведер воды и вновь ветер и солнце. Настоятель монастыря очень хотел завершить все работы по реставрации к празднику, и снять строительные леса с крестов. Это итог большой работы всей братии, всех монахов и альпинистов, итог целого жаркого лета.

 Мы старались, нам тоже хотелось, чтобы кресты, которые мы золотили, заиграли на солнце, а не скрывались за частоколом лесов.

Погода нам давала редкие окошки, чтобы окрашенные кресты высохли, и можно было бы наносить  защитный лак. Работали вдвоем. Уже маленькие маковки мы освободили сегодня от лесов, все разобрали и спустили вниз, остался большой купол и большой крест... И вновь дождь.

Крест большой, больше двух метров в высоту, с многочисленными завитушками и плоскостями, его надо вскрыть лаком в два слоя. То, что внизу кажется совершенно простым, превращается в серьезную задачу по таким погодным условиям и на высоте. На высоте всегда все сложнее. Вот попадет тебе, совершенно случайно, капелька лака с ветром в глаз, что делать? Попробуй спуститься, чтобы глаз промыть. Четыре перестежки и сорок метров под тобою, а потом обратно вверх. Так поморгаешь, пустишь слезу, и дальше красить. На высоте все сложнее и честнее одновременно. Либо ты можешь, либо не можешь. И так каждый день...

Уже хорошо стемнело, когда мы закончили. Но в центре города, даже на высоте куполов, никогда не бывает темно. Мы устали. День выдался длинным и сложным, но по веревкам, закрепленным к маковке и к кресту мы ходили, как к себе домой, сотни раз вщелкивая и перещелкивая страховку.

День был дождливым, а главное ветреным. Остаток веревки, которой был обвязан верхний купол, не был надежно закреплен, так накинуто несколько петель вокруг основной. Ветер распутал этот остаток, и он предательски лег вдоль основной спусковой. Он того же вида, того же цвета, только вместо полагающихся 25 метров, болтался в темноте без узла коротким 5 метровым концом.

Усталость... Самый плохой советник высотнику - усталость. Хочется все сделать побыстрее. Хочется всем пренебречь и скорее вниз. И когда рука заправляет в спусковуху не 25 метров, а 5, мозг получает команду — слишком легкая, посмотри! Но усталость говорит, зачем — посмотри, быстрее вниз, сколько можно возиться с этой веревкой...

И вдруг веревка заканчивается прямо у тебя в руках. И ты- летишь... все происходит медленно, очень медленно. Ты прямо видишь, как  змеиный хвост веревки переползает по изгибам спусковухи, как этот хвост выскальзывает из твоих рук, и даже кажется, что ты мог бы его ухватить, если бы не был в этот момент так сильно удивлен. Ты смотришь вниз, в черноту между куполами и понимаешь, что тебе лететь туда, в эту черноту. И ты даже успеваешь сказать где-то там, внутри себя- Прощай жизнь! Так тихо, по-доброму, без надрыва и паники, как старому, хорошо знакомому приятелю, с которым завтра встретишь за чашечкой чая. Только в ответ - тишина... И темнота...

Что пережил Вадим, спускаясь ко мне, слетевшей с веревки 20 метров и застрявшей между двумя башнями, трудно представить. Если бы я прибавила к этим 20 еще оставшихся 15, то уже бы наверняка...

Но Ангел-хранитель обнял меня крыльями, и жизнь осталась в моем теле.

Вадим и монахи перетащили мое бессознательное тело вниз, на монастырскую скамейку, и стало понятно, что без больнички не обойтись.

Я пришла в сознание, и тут же боль накатила со всех сторон.

Я лежала на монастырской скамейке и мне казалось, что ребра этой скамейки врезаются в мое тело, нет, это не скамейка, это мои собственные ребра прокалывают меня насквозь, стоит только мне пошевельнуться... Я на скамейке? Как я тут оказалась, если только что была на куполе?

Я — живая! Я дышу! Только тихонько-тихонько, чтобы ни одно ребрышко не проткнуло мое сердце...

Если есть больничный ад, то это отделение — политравма. Туда попадают люди, которых вытаскивают прямо из-под Камаза. В воздухе висит запах лекарств и стон...

 Длинная-длинная ночь, но я на фоне остальных - просто огурчик. Нет, скорее оббитая груша, которую просветили с головы до пят, и не нашли никаких серьезных повреждений. А на утреннем обходе, удивленный доктор, посмотрев все мои многочисленные снимки, спросил: что она, вообще, здесь делает? И отправил домой.

Поверхность пола упорно уплывала из-под ног, предметы двоились, … но я встала и ушла домой. Дома и стены лечат. 

Уже дома, день на третий, обнаружила, что левая рука упорно не хочет подниматься, чтобы умыться или почистить картошку, и надо что-то решать.

И вновь больничка, снимки, уже более внимательные  врачи, и таки да, неприятный осколочный перелом ключицы.

Потом была операция. И я сильно зауважала всех, кто борется за свою телесную активность, за свое право — двигаться. И всех, кто помогает им в этой борьбе. На костылях, в гипсе, мотанные и перемотанные, но живые, живые духом!

А потом еще одна операция...

Ты лежишь, а над тобой плывут облака. И тебе хорошо, хорошо там, глубоко внутри, потому что ты можешь даже не шевелиться, а над тобой текут облака, течет сама жизнь.

И ты вдруг осознаешь, что жизнь бесконечна, она течет, перетекает из одной формы в другую, и ты тоже можешь стать облаком, и не нужно никуда спешить, можно просто — жить! Смотреть на облака и радоваться, улыбаться солнышку,  новому дню, и  чувствовать  как там, глубоко внутри звучат стихи:

Куполов перевернутых медь,

И крестов не зажженные свечи.

Я лечу, чтоб понять, чтобы впредь,

Не бросать недостойные речи.

Чтобы тонкую полую нить

Наполнять лишь любовью, как смыслом.

Никогда никого не винить,

Даже мыслью, никчемною мыслью.

Растоплю капли боли в себе,

Как ни странно – от боли добреют…

Что ж, такое лекарство судьбе-

Пьют по ложечке и не робеют.

Куполов - краснобокая медь,

И крестов золоченные спины,

Чтобы жить, и любить и терпеть,

И тихонько шагать – до вершины!

С Днем Рождения, Блог! С Новой сказкой! Свечная лавка

Сегодня у нас маленький праздник- День рождения блога. Четыре года жизни на просторах интернета!

 Много это или мало? Почти 14 000 заходов на  страницы. С разных стран и континентов. Нашел ли ты то, что искал, мой внимательный и требовательный читатель?  Но мне приятно слышать, встречая старинного друга,- а я тебя читаю, иногда, на страницах блога, сказки.. Когда  бы мы, друзья,еще почитали сказки. 

Без тебя, мой читатель, нет писателей!
От меня - новая сказка, только только сегодня родившаяся, и успевшая перебраться  с бумаги на эти  электронные страницы.

  Творений! Роста! Душевного чтения!

 Свечная лавка

Однажды зимним  вечером я возвращалась домой одна. Шла по заснеженной улице, всматривалась в белые обводы домов, дома все как один натянули большие снежные шапки, а снег все  падал и падал, огромными пушистыми снежинками спускался на мои ладошки. Я улыбнулась — просто сказка.

И вдруг мое внимание привлекла новая вывеска — Свечная лавка. Здесь никогда не было свечной лавки. Аптеки, магазины, а тут свечная лавка. Кому нужны свечи в наше время в таком количестве? Повинуясь любопытству, я поднялась по трем заснеженным ступеням и приоткрыла дверь.

Теплый  мягкий свет залил порожек, где-то там, вверху дрогнул колокольчик, и я увидела пожилого мужчину в шляпе, который оторвал взгляд от книги и улыбнулся:

- Ну, наконец-то, посетитель, вы к нам? За свечами? Проходите, проходите.

Я все еще в нерешительности стояла у порога, но взгляд уже скользил по деревянным полкам. Здесь все было сделано из дерева,  на деревянных полкам стояли свечи. Множество свечей, самых различных форм и размеров, на аккуратных подсвечниках или завернутых в подарочную упаковку, прозрачные и цветные.

- Вы у нас впервые? Что желаете?

- Да, я впервые зашла, увидела новую вывеску и зашла. Я посмотрю...

- Да, конечно, у нас все долго смотрят, прежде чем...- улыбнулся мужчина одним краешком губ и вновь принялся за книгу.

Я бродила по лавке, брала в руки свечи,  и представляла какой аромат, какой свет подарит эта свеча моему дому, когда разгорится.  Мне было приятно брать их в руки и гладить, гладить по восковым спинам. Я и не заметила, как оказалась в самом дальнем уголке лавки, где стояли особо крупные свечи, у них уже не было праздничных упаковок, за то появились названия, самые необычные — Ван Гог, Моне, Гоген. А на этой полке — Чайковский  и Рерих, я крутила головой и удивлялась еще больше — Есенин, Высоцкий, Бах.

 Кому в голову пришла идея, называть свечи именами великих, ни тебе «Вечер для двоих», ни «Грезы при луне»?

Рука потянулась, и я взяла с полки свечу Ван Гог, она была не правильной, точнее не симметричной формы, достаточно тяжелая по весу и окрашена в яркие цвета, напоминающие звезды. Я вспомнила звездную  ночь Ван Гога, и в моем воображении полетели, поплыли звезды, и вдруг я увидела, что та же картина появилась на большом холсте, натянутом между деревянными полками. О, я точно помню, что он был чистым, белым, когда я проходила мимо, а теперь на нем звезды Ван Гога. Та же картина, что и у меня в голове? Я удивилась, но решила поиграть с воображением.

Я вспомнила Ван Гоговские подсолнухи, подумала о них максимально точно, как могла... повернула голову и была сражена - звезды перетекали, желтый цвет смешивался с черным, и появились — знаменитые подсолнухи. Хорошо, это слишком стандартно - звезды, подсолнухи. Возьмем что-то  более редкое — последнюю картину Ван Гога «Пшеничное поле с воронами», о ней редко кто думает.

Я представила три дороги, расходящиеся в пшеничном поле, и кружащихся воронов. Когда на холсте появилась дорога и вороны, я чуть не выронила свечу и быстро повернулась к хозяину лавки.

-Как это может быть?- только и смогла я спросить почти шепотом.

- Нравится? Мое творение, правда, еще в процессе доработки, с музыкой еще не очень дружит, и с картинками, иногда путается, мой «Шедевр-1М».

- И вы знаете, как это работает? И можете мне объяснить, чтобы я поняла?

-Ну, в общих чертах, да,- поправил очки пожилой мужчина, и глаза его заиграли веселыми огоньками.- Вообще, все просто. В каждой свече есть чип, на котором записаны все творения этого великого художника или композитора. Человеческого тепла руки  достаточно, чтобы он активировался, а когда у человека в голове рождается картинка, близкая, ассоциативная с одним из творений, они резонируют и внимание — на холсте появляется картинка, просто шедевр! Это если кратко, без технических подробностей.

- Там, на холсте, появилась картина из моей головы? Так, как я помню, как я воспринимаю этого художника? Или картина из каталога великого мастера.

-Пока я остановился на картинках из каталога. Это слишком сложно, как звучит у вас в голове  эта музыка сегодня, достаточно ли ярки подсолнухи  Ван Гога среди вашей зимы. Пусть это останется в вашем мире, я гуманист, я не в праве выносить это  на полотно, на обозрение, даже если в свечной лавке мы совершенно одни.

-А почему тогда свечи? Почему не картины, книги или ноты? Не жалко, ведь они сгорают?

- А что, по вашему мнению, есть творчество? Горение! Здесь невозможно постоять у холста с краешка и тихонько поводить кисточкой. Творчество — это даже не великое искусство передачи реальности, как бы мастерски это не делалось, это создание нового мира словом, цветом, звуком. И все творцы — горят, они пропускают через себя поток вдохновения и создают новое. И если это новое -  по-настоящему талантливо, оно захватывает сердца и умы  людей, человек об этом думает, и освобождается энергия, огромная энергия — может быть это и нужно нашей планете? Такая трансформация энергии? А из остатков, островков энергии,  можно делать свечи для всех свечных лавок. Вы же не хотели бы, чтобы у меня по полкам стояли шкатулки с прахом великих, а внутри жемчужины их творений?

- Пусть лучше Свечи. Они продаются? Кстати, я нигде не видела цен,- я в руке продолжала сжимать свечу Ван Гога, и у меня даже появилось желание, принести ее домой.

- Это  не продажа, это больше похоже на обмен. Вы выбираете свечу, которая вам по душе, а в обмен — творите! Вы отдаете миру тепло своих творений, она горит, Вы спите, спит ваша душа — свечу невозможно зажечь, хоть целую коробку спичек изводи. Берите - она ваша!

Я бережно завернула свечу и положила  ее в свой городской рюкзак:

- Спасибо! У меня есть еще сотня вопросов: Что делать если не пишется? Если закончились  цвета  и краски там, внутри? Можно ли брать усилием воли стены крепости творчества?..

Дрогнул колокольчик, и на пороге появилась невысокая молоденькая женщина в вязаной шапочке и рюкзаком на плече.

- Я вижу у вас много вопросов, может поговорим об этом в следующий раз,- улыбнулся хозяин свечной лавки,- домой, домой, зажигайте свечу и Творите!

Я вышла на улицу, кружился снежок, а на душе было необычайно тепло, может потому, что в моем рюкзаке лежала  свеча... и я точно знала, что она сегодня будет гореть.

Я зажигаю вновь свечу,
И пусть стихи в тиши польются,
Пусть люди плачут и смеются,
Пусть надо мной - я их лечу.

Я зажигаю вновь свечу.
Мне больно, правда, но от Бога
Дарована одна дорога,
И я иду, ползу, лечу…

Я зажигаю вновь свечу…

-

Ваша Сосна

Золотая заколка в волосах Сулахат

Этой сказке 20 лет! 

 Что такое 20 лет для гор, и что такое -20 лет для человеческой любви?

Золотая заколка

в волосах Сулахат

Сказка,

рассказанная Большим Домбаем Малому,

и подслушанная мною

---

Было это  давным –давно, тогда, когда на Небе были лишь звезды, а на Земле – лишь горы и реки.

- А я уже был? – Спросил Малый Домбай Большого.

- Ты? – Ты уже был.

- А Вы?

- И я был, правда, совсем другим.

Подарило Небо красавице Сулахат золотую заколку. Уж больно та была мила и пригожа. Долго не знала Сулахат, что с ней делать. Но все же решила заколоть ее в волосы. Ведь заколка была не простая, а волшебная. Кто увидит золотую заколку в волосах Сулахат и тут же загадает заветное желание – оно непременно сбудется.

Узнала об этом сестрица Сулахат - Белалакая. Стояла она высоко-превысоко стала она высматривать золотую заколку, уж больно ей хотелось стать еще выше сестрицы и наряднее. Время уплывало рекою, дожди немилостиво поливали Белалакаю, она уж дряхлеть стала, но все не могла усмотреть у сестрицы Сулахат золотую заколку. И начала она говорить сестре в обиде, что нет у нее вовсе никакой золотой заколки. Все это выдумки Неба и Звезд.

- Смотрела бы получше, сестрица Белалакая, - смягчилась Сулахат, - сколько раз видела, сколько раз красовалась в отблеске ее золотых лучей, а не замечала.

- Ой, да и впрямь, - охнула Белалакая и вдруг увидала… золотую заколку в волосах Сулахат.

Смотрела так долго, что забыла загадать желание, смотрела, пока сестрица Сулахат не спрятала золотую заколку в волосах, и ее совсем не стало видно. Но в следующий раз, как только отблеск золота упал на голову Белалакаи, сестрица загадала желание. И тут же стала еще выше. А на ее шею было наброшено белоснежное колье, да не простое – в четыре нити, широкое, кварцевое, граненное.
Так и стоит с тех пор Белалакая выше сестрицы Сулахат, в белом кварцевом колье. А кто краше – пусть Небо рассудит.

Узнал старик Алибек, что у дочери Сулахат есть волшебная золотая заколка. Долго он  искал заколку у дочери, да  не очень старательно - видать не очень-то верил старик. А была у старика Алибека одна заветная мечта. Стар он уже был, голова вся поседела, а хотел он – вновь стать молодым, и чтобы голова была черным-черна.
Пошел старик в гости к дочери. Дай спрошу, дай узнаю, может и  впрямь есть у нее волшебная заколка?

- Доченька Сулахат, говорят, есть у тебя волшебная заколка. Я уж стал слаб зрением, никак усмотреть ее не могу.

Улыбнулась Сулахат:

- А вы посмотрите, отец, повнимательнее, особенно вечером, когда еще играет долина розовым светом.

Вышел отец в полдень, стар стал, чтобы к вечеру забраться повыше, да к дочери поближе. Устал старик, да и Солнце начало садиться, а золотой заколки не видать.
И вдруг видит…вспышка золота в волосах дочери. Огромная овальная заколка отливает золотом, рассыпается желтыми лучами вдоль волос Сулахат и уходит вниз, в долину.

- Вот это чудо, - охнул старик, но желание загадать не забыл.

С тех пор стоит красавец Алибек, стар ли, молод, а голова черным-черна.

Да мало ли кто загадывал желания. Красавец Эрцог пожелал белый халат, длинный до самых пят, ажурный, весь в кружевах.
Молодец Птыш зажадал длинный белоснежный галстук.

- Ну, а Вы, а Вы, видели золотую заколку? Загадывали желание? – не удержался Малый Домбай, доселе скромно молчавший.

- Видел ли я золотую заколку? – Видал, видал…

- И заветное желание загадывали?

-Загадывал.
.- Расскажите, Большой Домбай.

Это было тогда, когда я был молод, строен и красив. И было у меня три брата, такие же сильные молодцы. Узнали мы о волшебной золотой заколке, начали ее высматривать. И вот однажды,  я увидел  - золотое сияние в волосах Сулахат. Появилось большое, отливающее золотом яркое свечение. И я вдруг понял, что это и есть золотая заколка, подаренная Небом красавице Сулахат. И я загадал желание.

- Сбылось? – тихо спросил Малый Домбай.

- Как видишь. Я стал Главным Домбаем. Самым высоким на многие километры. Теперь мне все видать кругом. Уж больно я люблю смотреть вдаль.

- А как же люди? Они знают о золотой заколке?

- Долго Горы скрывали эту тайну от людей, но потом люди узнали. Но желание могут загадать не многие.

- Почему, Главный Домбай?

- Редко кто может увидеть золотую заколку в волосах Сулахат. Все не там ищут. Не понимают, не усматривают. Но увидав, не могут загадать желание.

- Почему, Большой Домбай? Ведь это так просто.

- Просто, говоришь. Ведь нужно лишь одно желание, заветное. Людям трудно желать одного.

- А я?  Я когда-нибудь увижу золотую заколку?

- Ты часто ее видел, но не догадывался. Может быть сегодня. Может быть - поймешь.

Над горами догорал закат. Большое золотое Солнце садилось в волосах Сулахат. Золотое сияние осветило голову Малого Домбая.

- Я понял, я понял! Ведь это и есть золотая заколка в волосах Сулахат. Вот она какая!

Пока Малый Домбай восторгался золотым сиянием, Солнце село за горой.

- Ничего, я завтра, я завтра непременно загадаю желание. Как Вы думаете, Главный Домбай, те люди, которые стоят вот в той палатке на моем ребре, они видели? Они загадали? Что они загадали?

- Кто поймет этих людей…  Все они мечтают о Любви, а загадывают - разное? - покачал головой Главный Домбай.- И вновь идут в горы…

- Чтобы увидеть золотую заколку?

-Нет, чтобы лучше понять себя,- улыбнулся Главный Домбай.